РОЛЬ БАШЕН В СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ ОБЩЕСТВА

Из памятников материальной культуры позднего средневековья наиболее широко распространены в горной зоне жилые и боевые башни. Назначение их ясно - жилые башни служили местом постоянного обитания, боевые же предназначались для защиты от нападений. Впрочем, и жилые башни иногда имели функции оборонительных сооружений. Собранные нами сведения об архитектуре горной зоны Южной Осетии достаточно иллюстрируют положение о широкой распространенности башенных сооружений.

Виды оборонительных и жилых сооружений (ганахов) Центральной Осетии.

Жилая башня - "гæнах" - типологически более ранняя форма. Это хорошо прослеживается на памятниках, ибо к ней иногда пристраивалась оборонительная башня. Такие пристройки отмечены были нами в Кабузта, Ходз и других местах. И если боевые башни из-за наличия в них боевых амбразур для ведения ружейного огня в основном относятся к XVII-XVIII вв., то жилые башни, надо полагать, строились до того.

Датировка башен относительная, ибо нет пока достаточного материала, четких критериев для определения времени постройки башен и ганахов. Ясно только то, что аланы-осетины не сразу по водворении их в ущелья Кавказа стали строить башни.

Строительство башен не является чем-то жизненно необходимым, без влияния внутренних и внешних политических или иных факторов. И если остановиться на том, что горские осетинские башни были выстроены в XVII- XVIII веках, то неминуемо встанет вопрос: почему их не строили до этого периода и что послужило причиной строительства огромного количества (сотен) башен. Какой-то важный внутренний или внешний фактор толкал на возведение больших, прочных строений, требующих огромных трудов и затрат.

Сохранились сведения о приглашении мастеров-зодчих из отдаленных мест. Надо сказать, что строительством башен оказались заняты не только жители горной Осетии, но и горной Ингушетии, Балкарии, Хеви, Хевсуретии, т.е. сопредельных с Осетией горных районов.
В то же время во многих горных районах Кавказа если и есть башни, то феодальные и, конечно же, не в таком количестве. Как правило, в регионах с развитым феодализмом башен значительно меньше, а то и вовсе нет. За исключением дозорных башен, в которых в тревожное время должен был находиться хотя бы минимальный гарнизон, осуществлявший наблюдение за продвижением неприятеля, и подававший соответствующие сигналы основным силам поставившего их феодала.

Таким образом, башни в подавляющем большинстве строились в горной зоне, причем в районах со слабым или неразвитым феодализмом. Уже это наблюдение позволяет связать башенные постройки с особыми формами общественной жизни. Надо полагать, что башни играли важную роль в жизни средневековых осетин. О том, что башня служила убежищем для хозяина, упоминал еще Вахушти Багратиони: "... если крово-мститель одолеет его (осетина - Р.Дз.), он запирается в свою башню и не выходит из нее до смерти". Башни, таким образом, были просто необходимы при сложившихся условиях жизни, т. е. соответствовали определенному общественному укладу.

Массовое строительство башен по имеющимся данным приходится на XVII-XVIII века. Следовательно, указанный период отмечается особыми приметами общественного развития. Если считать, что это период патриархально-родового строя, то неминуемо встает вопрос о том, что ведь и в XIV-XVI вв. осетины пребывали именно в том укладе, так почему же тогда не строились башни?

Что касается времени после XVIII в., то здесь вопрос не должен возникать, ибо это уже период вхождения в Российскую империю, установления новых гражданских правил, когда башни не строились, а сотнями разрушались в результате карательных экспедиций царских войск по подавлению народных восстаний.

В очерке социальных отношений XVII-XVIII вв. исследователи обстоятельно описывают взаимоотношения осетин с ксанскими эриставами, в основном опираясь на "Хронику ксанских эриставов". Причем жители ущелий Большой Лиахвы и Малой Лиахвы, а также верховьев Джоджоры объявляются отсталыми по своему социальному развитию, тогда как население Ксанского и Арагвского ущелий считается более передовым, так как у них были феодальные отношения.

У населения ущелий Большой Лиахвы и ущелья Джоджоры продолжали существовать общино-родовые порядки. Стало быть, они сохраняли известную независимость от феодалов и все вопросы решали общиной. Вряд ли верно такое заключение. Выходит, что крестьяне, попавшие в кабальную зависимость от феодалов, потерявшие независимость и права, превратившиеся в подневольную массу, судьбами которой распоряжались не знавшие снисхождения феодалы, были более прогрессивны, нежели свободные общинники, сохранявшие независимость даже в условиях агрессивных посягательств соседних феодалов. И дело не в том, "свои" феодалы правили бы ими или пришельцы, ибо процесс феодализации достаточно жестокий и кровавый.

Если нет внутреннего развития производительный сил, то всякое навязывание или насаждение эксплуатации никак нельзя назвать прогрессивным явлением. Однако этот вопрос особый и требует специального рассмотрения, а мы остановимся на том, что жители горных ущелий Южной Осетии в XVII-XVIII вв. оставались на уровне общинно-родового строя. Но, как было отмечено выше, именно в этот период происходят важные процессы, послужившие толчком для массового строительства башенных сооружений. Возможно, что это было следствием и внешних причин, изменения исторической обстановки.

К концу XV началу XVI вв. Грузия окончательно распалась на царства - Картлийское, Кахетинское, Имеретинское и княжество Самцхе-Саатабаго. Катастрофически (на две трети) сократилось население в Нижней Картли. Пришли в упадок ремесла, сельское хозяйство. Надо полагать, что жители горных ущелий временно избавились от "внимания" феодалов, ибо сами перешли в наступление, совершали набеги на долины, селились на опустевших землях.

И все это на фоне усилившейся агрессии Ирана и Турции. Борьба грузинского народа против иноземных захватчиков требовала огромных сил. Истощились экономические и людские ресурсы. Обострение крепостнических отношений повлекло за собой массовое бегство крестьян от владетелей. Часть беглых крестьян объединялась в разбойничьи шайки и занималась грабежом. Феодалы постоянно враждовали друг с другом. Массовый характер приняла разбойная продажа феодалами грузинских крестьян в Турцию.

Вряд ли феодалы ограничивались продажей захваченных у соседей крестьян-грузин. Угрозе захвата в плен и продажи подверглись все, в том числе и осетины. Набеги дагестанских горцев, доходившие до Южной Осетии и далее на запад, также не способствовали умиротворению края. В обстановке такого разброда и анархии, культа силы и военной мощи - безопасность и сохранность рода, семьи, личности и имущества требовала принятия мер для ограждения от посягательств.

Возможно, что это послужило одной из причин строительства оборонительных сооружений южными осетинами.

Что касается северных осетин, то они еще в XVIII веке постоянно жаловались на набеги соседей, например, на кабардинских феодалов, на захват и продажу последними людей, на угон скота и т. д. В такой постоянной тревожной обстановке требовались военные караулы, охрана стад и пастбищ.

По своему социальному положению жители горной зоны позднесредневекового периода Южной Осетии не были однородны. Причем неоднородность эта была не постоянной, а заметно меняющейся. На первых порах шло интенсивное закрепощение, подчинение феодальным порядкам. Это хорошо прослеживается на известном письменном памятнике - "Хронике ксанских эриставов". Написанная, по косвенным сведениям, в XV веке, хроника содержит ряд ценных сведений о социальном положении насельников верховьев Лиахвы, Ксани, Арагвы, Терека.

Так, жители верховьев Лиахвы - двалы Маграндвалети (нынешние Урстуалтæ) характеризуются как социально однородные. Приведем отрывок из этого сочинения: "В эти времена была великая смута в стране Осетинской и обильно проливалась кровь царей осов. Оказались победителями сыновья старшего брата и перевели через гору Захскую детей младшего - Ростома, Бибилу, Цитлосана и сыновей их с семидесятые добрыми рабами и привели в страну двалетскую.

Тогда собрались все двалы и сказали "Не хотим иметь царя сидящим в стране нашей, ибо объест он нас". Они же, поклявшись крепко, сказали: "Не будем называться царями, а именем страны той, которую дадите, именем ее будем называться". Тогда дали страну Бобалетай и называли их Бибилурами.

И начали Бибилури строить крепости и дома огромные, подобных которым не было в стране Двалетской. Тогда узнали об этом двалы, собрались и сказали: "Видим, с какой целью цари эти осы начали строить и хотя мы их нарекли Бибилурами, но имя это не скроет род и происхождение их, и через немного времени завладеют всей страной нашей, а мы, до того, как у них появятся птенцы и оперятся, изгоним двуглавого змия из утробы нашей".

Взяли и посадили их в ущелье Исроли, в Накапуани, Ростома и всех братьев и рабов его".

Из отрывка видно, что двалы - жители Двалетии - противопоставили себя царевичам. Не хотели иметь у себя царя, опасаясь за свою независимость. То, что двалы не имели правителя, а общественные вопросы решали сообща, иллюстрируется выражениями "собрались все двалы и сказали", "узнали об этом двалы, собрались и сказали". Важно то, что двалы для решения важных вопросов собирались, возможно, в определенном месте. Налицо атрибутация народного собрания, позднее зафиксированного в осетинском быту в виде "ныхаса".

Интересно отметить, что представители царствующего рода стали резко выделяться среди двалов не именем, титулом или другими атрибутами аристократичности, а тем, что "стали строить крепости и дома огромные, подобных которым не было в стране Двалетской".

Надо полагать, что сами двалы имели более скромные жилые помещения, нежели пришельцы. Об этом прямо говорится в источнике. Таким образом, размеры построек сами по себе уже становились социальным признаком. Надо сказать, что в верховьях Большой Лиахвы действительно имеются необыкновенно большие постройки. Это циклопическая крепость "Зылды мæсыг", крепостная стена в местности "Уарийы сæрмæ", развалины "Боботæ" на плато у въезда в Челиатское ущелье и частично раскопанные жилые помещения Царциатского городища у села Едыс.

Особенно выделяется Царциатское городище, где различаются свыше 70 домов, что может служить наглядной иллюстрацией к тому, что осетинских царевичей сопровождали "70 добрых рабов", под которыми следует подразумевать дружинников или свиту.

Среди жилых домов Царциатского городища нами была раскопана башня с округлой спинкой. Подобные башни П.П. Закарая датирует X-XVII веками, что вполне подходит для датировки Царциатского городища (XIV-XV вв.).

Одним словом, налицо строительство больших крепостей, вызвавшее законное подозрение в желании обособиться, укрепиться и возвысится над свободными жителями ущелья. "Хроника" далее повествует о победоносной войне дружины осетинских царевичей в Цхрадзмисхевском ущелье и уже на новом месте о строительстве опять "крепости и домов огромных".

Однако в указанном ущелье эти "крепости и дома" в настоящее время не фиксируются. Впрочем, это может быть литературный прием, а не действительный факт.

Г.Д. Тогошвили полагает, что "в состав грузинского феодального государства первыми из осетин вошли те, которые проживали в XII-XIV веках в Ксанском ущелье.

Арагвские осетины уже в XIV веке входили в состав Арагвского эриставства, а также были в составе Картлийского царства. О социальном положении населения верховьев реки Лиахвы (кроме Маграндвалети) и ущелья Джоджоры в письменных источниках прямых указаний нет, но, судя по Бери Эгнаташвили, "Картлийский царь Давид владел следующими местами... Лило и ниже Лило... Места по сю сторону Арагви и реки Плавис Цкали, Гудамакари. Так же места по сю сторону Хевихлаки и Касрисхеви; Кударо и места, расположенные южнее гор Цедиси и Чала" т.е. осетины, жившие на запад от реки Арагви и южнее Касарской теснины до Имеретин на западе, были подвластны картлийскому царю.

На каких правах входили осетины в Картлийское царство, каковы были отношения с царским домом и феодалами, постоянно ли были подвластны грузинским феодалам, в чем выражалась их зависимость (если она была) - на эти вопросы мы не можем получить ответа из письменных источников.

Более основательные сведения, но также далеко не исчерпывающие, а потому и оставляющие место для догадок и различных интерпретаций, имеются о крестьянах Джавского ущелья, на которых претендовали князья Мачабели. Так, в купчей грамоте первой половины XVII века говорится о том, что в Верхней Джаве вымерли осетины.

Исследователи не уточняют местоположение этого населенного пункта, хотя локализуют его в среднем течении р. Лиахвы, однако нам представляется, что эта "Верхняя Джава" то же самое, что и "Джавис-тави" т.е. современное село Сæридтат, которое расположено западнее Чесельтского ущелья. Смущает одно место в документе, где упоминаются виноградники, но, по всей вероятности, это виноградники, находившиеся где-то на равнине и принадлежавшие ранее владетелям из фамилии Дзиганидзе. Зато имеется упоминание усыпальницы, которую можно толковать не как склеп, а как часовню, церковь.

Действительно, в с. Саридтат имеется средневековая культовая постройка с архаическими деталями декора, по стилистическим особенностям относимая к X веку. Тогда как в Джаве и выше подобных строений нет.

Князья Мачабели, расширяя свои владения, захватывают во второй половине XVII века земли в Лиахвском ущелье. При этом укрепляют их, надо полагать, крепостями. Так можно трактовать выражение "отстроил государственные земли" в дарственной грамоте, данной царем Шахкулиханом Пирану и Борти Мачабели в 1704 г.

Здесь же говорится о возвращении Мачабели их горных земель, правда не уточняется, какие земли, какие ущелья вновь оказались во владении Мачабели. Во всяком случае, население ущелий выше Джавы (Лиахвское ущелье), надо полагать, только номинально считалось подвластным князьям Мачабели, ибо только при помощи силы принуждали их нести повинности.

Так что общественное положение их не совсем определенное. Однако считается, что к концу XVII в. осетины уже заселяют Южную Осетию, граница их продвигалась на юг. Уже в XVIII веке Вахушти Багратиони отмечает значительное осетинское население на южных склонах Кавказского хребта: "Жители Большой Лиахвы, Малой Лиахвы, Ксанис Хеви и Кударо суть двальцы".

То, что двалы лишены сословных предрассудков, не могло не бросаться в глаза царевичу Вахушти, привыкшему к почитанию его личности в грузинской среде. Он и отметил это неподобострастное отношение к себе: "Они держат себя непристойно, невежливо". Двалов Вахушти считает незнатными: "А род двальцев считается низшим".

Это могло быть заметно в местах, где они проживали в соседстве с феодальными фамилиями. Но в самой Двалетии двалы, надо полагать, были равноправны. Хотя расслоение двальского общества не ускользнуло от пытливого взгляда грузинского царевича. "Если овс или двал возвысится или разбогатеет, то он или женится на двух, или строит башню". Знатные двалы, таким образом, по примеру феодалов, имеют несколько жен и, что самое главное, строят башню.

Обладатели башен этим резко выделяются среди остальной массы. Привилегированность части двалов прямо связывается с обладанием боевыми башнями. Но основные жилища - это каменные, в несколько этажей дома без окон, т. е. то, что мы называем ганахом.

Межэтажные перекрытия башен и ганахов настилали из бревен и хвороста, утрамбовывали насыпанной землей. Такое перекрытие может при давлении прогибаться, однако быть прочным. И это отметил Вахушти.

Царевичем Вахушти были отмечены и более древние крепости и башни, пришедшие в ветхость от времени: "имеются тут древние крепости, башни...". Возможно, Вахушти видел следы очередных погромов, устроенных соседними феодалами. Отметил он и подобие органов самоуправления: "оказывают большой почет своим старцам и смотрят на них как на своих патронов. Через этих старцев совещаются и мирятся, и все свои нужды удовлетворяют через них". Это не просто уважительное отношение к старшим, которое также бытовало в Осетии, но именно указание на некий совет старейшин.

Надо полагать, что старики из "возвысившихся" родов обладали большим весом и авторитетом. Социальная дифференциация, пусть не столь резкая, как в развитом феодальном обществе, у двалов все же была. По Вахушти, коль скоро двалы являются низшим сословием, то, возможно, что термин "двал" употребляется у него не как этнический, а как социальный термин, правда, для определенной территории.

Интересно замечание Вахушти о вероисповедании двалов. "В старину все они (осетины Р.Дз.) по вере были христианами и составляли паству Никозели, главным же образом двальцы, но в нынешнее время двальцы только именуются христианами, ибо соблюдают великий пост, почитают и поклоняются иконам, церквам и священникам, а во всем другом несведущи".

В ущельях же, где проживали подвластные осетинским феодалам крестьяне, социальная дифференциация по Вахушти точно соответствовала различному вероисповеданию: "В Тагаурии, Куртаули, Валагири, Дигории и Басиане главари и знатные суть магометане, а простые крестьяне - христиане".

По наблюдениям Вахушти, одежда представителей различных сословий в Осетии отличалась только качеством исходного материала. Знатные и богатые одевались в одежду из бурмета, дараии, парчи, бумажно-шелковой материи и в другие ткани, которые в состоянии приобрести.

Простолюдины носили одежду из небеленого холста и домотканого сукна. Что касается фасона, то Вахушти прямо говорит, что и те и другие одеты в одежду одного покроя.

После Вахушти Багратиони многочисленные русские и иностранные путешественники, побывавшие в Осетии в XVIII веке с различными целями, отмечали как сословное деление в Северной Осетии, так и независимость горских обществ. Штедеру даже показалось, что в разных местах Осетии различные общественные порядки. "Их образ правления так же разнообразен, как и их округа".

Некоторые племена горного Кавказа, по Ю. Гюльденштедту, "являются то поданными отдельных деспотов, то, наоборот, не имеют никакой государственной власти, кроме выбранных ими самими старейшин".

Отмечал сословное деление и академик П.С. Паллас: "Дигорцы издавна живут отдельно от осетин: одни являются вассалами бадилатов дворянского племени, живущего в горах, а другие независимы. Жители Донифарса, так же, как население соседних селений, расположенных на берегу Уруха, живут по-республикански".

Я. Рейнеггс также зафиксировал социальную организацию жителей Осетии. Кроме гор, "оссы занимают еще значительную часть северных кавказских равнин, и распространились так же на южные равнины.

Многие племена этого народа совершенно независимы: другие называют себя, до тех пор, пока им платят, подданными русского императора; третьи зависят от грузин и многие - от иберов". Интересна характеристика, которую Я. Рейнеггс дает дигорцам, подвластным бадилятам, феодалам: "Река Арадон (Ардон - Р.Дз.) отделяет оссов от другого племени, название которого бадилы. Им свойственна добродетель, столь редкая на Западном Кавказе, именно они очень трудолюбивы, миролюбивы и спокойны".

Вряд ли это верно, особенно в том, что касается миролюбия и спокойствия. Ибо именно в Дигории происходили жестокие классовые сражения между феодалами и крестьянами. Правда, наступали времена и относительно спокойные. Видимо, в такое время наш автор и наблюдал у дигорцев.

Путешественник Ф. Феттер, в 1827 году побывавший в Осетии, отметил: "Дома знатных (так называемых мурз) выделяются своей величиной, однако, это уже настоящие жилища, часто маленькие замки (нечто вроде маленьких средневековых городов), окруженные стенами и башнями". То есть знатные жители Осетии имели жилища, окруженные стенами и башнями (галуан), незнатные же имели дома гораздо меньших размеров.

Сословное деление по ущельям Северной Осетии, зафиксированное при устном опросе представителей владетельных и подвластных фамилий в первой половине XIX века, имело давние традиции (не менее двух веков). Сведения эти давно стали объектом исследования и вошли в хрестоматии и обобщающие труды.

Так, в Дигории сословное деление было следующим: господствующий класс - феодалы - баделята (бадилатæ) и подвластные -адамихаты, кумаяги и косаги. Основная масса подвластного народа - адæмыхатт, т. е. "народ", несший повинности в пользу феодала: в горах практиковалась натуральная рента, в предгорьях - и натуральная, и отработочная.

Кумаяги - дети и потомки детей феодала от "именных жен" (номылус), т.е. жен, взятых из среды подвластного населения. Кумаяги составляли отдельную категорию зависимых людей, несли такие же повинности, как адамихаты, а иногда и более тяжелые.
И, наконец, самая тяжелая участь была у косагов, т.е. рабов. Это были пленные или купленные. Как правило, они были иной этнической принадлежности.

Рабов-косагов могли иметь не только феодалы, но и адамихаты и кумаяги. Фамилии баделятов - Тугановы, Кубатиевы, Абисаловы, Карад-жаевы, Кабановы, Батуевы и Чегемовы.

Деление в тагаурском обществе было несколько иное. Здесь феодалы назывались уæздан - знатные, благородные. Зависимое население - фарсаглаг, кавдасард и кусаг. Взаимоотношения сословий были аналогичны дигорским. Тагиатские фамилии: Тулатовы, Кундуховы, Алдатовы, Мамсуровы, Тхостовы, Есеновы, Кануковы, Шанаевы, Дударовы и Джантиевы.

Такое же деление существовало и в Куртатинском ущелье. Среди феодальных фамилий самыми крупными были Цаликовы, Есиевы, Тезиевы, Туриевы.

Алагирское общество считалось менее развитым в социальном отношении, но и здесь народ "управлялся старшинами", имевшими своих "подвластных".

В Наро-Мамисонском округе расслоение населения на отдельные классы не дошло до уровня Дигории, Куртатии и Тагаурии, но и здесь были имущие и неимущие слои. К. Хетагуров в этнографическом очерке "Особа" писал: "В нарской котловине существуют следующие сословия":

1. Стыр или тыхджын мыггаг - большая, или сильная фамилия.
2. Фарсаг (от фарс - бок, сторона) - находящийся сбоку, живущий около, действующий заодно.
3. Кавдасард - рожденный в яслях.
4. Алхад, саулаг, цагъайраг - купленный, черный, мужчина, сахарец".

Из них башни имели только представители "сильных" фамилий. Фарсаги же, надо полагать, не имели башенных построек. Как отмечал К. Хетагуров, "поселения их не имели боевого расположения".

Что касается южных осетин, то здесь, можно сказать, не было ни классового деления, ни сословий. Как писал З.Н. Ванеев, "южные осетины не составляли племенной организации с ее постоянными атрибутами - военным вождем, народным собранием, но это не значит, что в исключительных случаях народ того или другого ущелья или местности не собирался для решения общих вопросов".

В то же время устная традиция признает некоторые фамилии верховьев Лиахвы "уаздан" или благородными. Кажется, на такую привилегию претендовали Томаевы, Зораевы (Абаевы), Джатиевы и Шавлоховы. Об этом сообщали нам многие информаторы.

З.Н. Ванеев писал о том, что Томаевы получили в свое время от грузинских царей охранные грамоты. Некоторые из Томаевых за участие в войнах Грузинского царства с иноземцами получали жалованье и пр. И поэтому свое "аристократическое" происхождение или дворянство основывали на этих грамотах, т.е. юридическим источником их аристократизма было грузинское государственное (феодальное) право.

Томаевы считали живущих рядом Плиевых, Дзерановых, Козоновых - "черным" народом, но эти фамилии не были в феодальной зависимости. Сами Томаевы считали своими зависимыми людьми фамилию Демеевых (с. Рук) и Урусовых (сел. Ардон, Северная Осетия). Надо отметить, что наряду с башнями Томаевых в Рукском ущелье были боевые и жилые башни-ганахи у представителей фамилий Плиевых, Дзерановых, Козоновых, что может квалифицироваться как независимость этих родственных объединений от фамилии Томаевых.

В ряде мест Южной Осетии отмечались и рабы, добытые в результате похищения, купли, дара и пр. Они назывались "æркæнæггаг" (приведенный), "æрхæсæггаг" (принесенный), "æлхæд" (купленный).

В Южной Осетии отдельные генеалогии часто отмечали таких "черных" людей, хотя, при сильно развитом стремлении приписать себе аристократическое происхождение, сказания о "черных" (сау) родах очень часто представляли собой вымысел претендовавших на аристократизм. Большая часть южных осетин в позднем средневековье считалась или была подвластной феодалам Мачабеловым, Эристовым, Палавандовым и пр.

Однако первые не признавали зависимости, что вызывало военные экспедиции феодалов, нескончаемые войны, а позднее (в XIX в.) и тяжбы между крестьянами и феодалами. Причем, более отдаленные ущелья считали себя, безусловно, свободными и независимыми. Нам представляется, что показателем внутреннего развития югоосетинского общества, а также атрибутом независимости и самостоятельности является обладание боевой башней.

Действительно, в местах, где проживали крепостные крестьяне Мачабеловых, Эристовых и иных феодалов, как правило, нет боевых башен, принадлежавших крестьянам. Здесь есть зато крепости, дворцы, сторожевые башни, являвшиеся собственностью феодала. Да и какой феодал разрешил бы своим подданным строить башни и замки. Ведь именно башни становились оплотом в борьбе с феодалами. Недаром ксанский эристав Шалва "сжег все башни от Трусо до Ачабети". И разрушал он башни не просто в ярости, а в желании подорвать оборонительную мощь двалов-осетин. Так что, будь на то воля феодалов, в горах Южной Осетии не было бы ни одной боевой башни. Но в том то и дело, что в горах Южной Осетии имеются сотни боевых башен.

Сейчас их меньше, ибо некоторые были уничтожены в XIX в., а частично и ранее в результате нашествий феодалов.

По З.Н. Ванееву, башню имели родственные объединения. Он же отмечает, что слабые родственные объединения башен не имели, а таковых в Южной Осетии было немало. Зато экономически сильные родственные объединения имели не одну, а несколько башен, вернее, башни принадлежали отдельным родственным объединениями, иначе бы при подсчете башен и населявших Южную Осетию фамилий, получалось, что почти все фамилии имели башни. Это же наблюдается и в Северной Осетии.

В.Х. Тменов приисследовании средневековых сооружений Северной Осетии учел 266 башен. Причем, распределение их по ущельям оказывалось следующим: в Тагаурском ущелье - 43 башни, в Куртатинском - 66 башен, в Алагирском ущелье, ниже Касарской теснины - (Туалгом) - 69 башен, в Дигории - 29 башен.

Любопытно отметить, что количество башен находится в обратной зависимости от степени развития феодальных отношений. Так, Дигория с более высокой феодальной организацией имеет наименьшее количество башен. Из 26 башен только у трех не сохранилась фамильная принадлежность. Что касается башен других ущелий Северной Осетии, то многие из них остались безымянными. Возможно, что при известном старании (очень трудно выполнимом из-за отдаленности, недоступности и безлюдности населенных пунктов) можно восстановить фамильную принадлежность башен, но само по себе наличие анонимных характеризует степень "аристократичности" тех или иных фамилий: менее значимых просто забыли.

В Туалгоме (Верховья Ардона), где социальная дифференциация не достигла уровня феодальных отношений, башен, как видно, гораздо больше, что можно трактовать как свидетельство известной независимости местного населения. Примерно такое же положение наблюдается и в горных районах Южной Осетии.

Почти во всех горных селениях были боевые башни, в некоторых (Рук, Ерман, Сба, Галуат и др.) по две, три, а то и по четыре башни. Поближе к предгорьям или, вернее, к поместью феодала - башен меньше и они, как правило, одиночные. Зональное распределение башен (высоко в горах их больше, ниже - меньше) связано, конечно, не с географическими условиями, а со степенью доступности населенных пунктов для карательно-фискальных органов феодалов.

Независимость жителей высокогорья обеспечивалась труднодоступностью мест, а также боеспособностью населения. Боеспособность, а вернее, обороноспособность, зависела, в свою очередь, от наличия оружия и оборонительных сооружений - в основном, башен.

Правом строительства башен, не говоря уже о чисто экономических возможностях, обладали не все родственные объединения. Как говорят данные этнографии (сообщения информаторов), величина башни также регламентировалась обществом: башню разрешали строить только в течение одного года. Тем самым как бы сдерживалось непомерное возвышение одного рода над другими.

Процесс выделения сильной фамилии, возвышения ее на фоне остальных шел в ущерб окружающим родственным объединениям. Последние старались воспротивиться этому. "Сильная" фамилия становилась сильной отнюдь не с согласия окружающих, а вопреки ему. Процесс этот неминуемо приводил к феодализации и часто сопровождался кровавыми побоищами. Демократические или родовые устои в Южной Осетии оказались достаточно прочными, а потому попытки возвыситься до уровня феодалов кончались весьма плачевно для стремившихся встать во главе хотя бы маленького ущелья.

Народная память сохранила интересные сведения о таких актах. Например, о башне семерых Мальдзиговых в с. Лет (верховья р. Джоджоры), Кевсельтского ущелья Дзауского района, о которой мы упоминали ранее. Отвлекаясь от художественных приемов устного народного творчества, в этой легенде можно констатировать факт классовой борьбы.

Во-первых, башню якобы строили Мальдзиговы, и на помощь им никто не пришел. Это маловероятно, ибо семь человек башню построить не могли. Обычно при строительстве башни устраивали "зиу" - общественную помощь. Например, в нарской котловине "фарсаги" оказывали услуги сильным во время их работы, в особенности, при постройке башни".

Надо полагать, что в строительстве башен бывали заняты десятки людей. Во-вторых, налицо притеснение соседей, которое могло выражаться в захвате скота, некоторых участков земли и пр. Интересно отметить, что это началось после того, как братья Мальдзиговы обрели башню. Обладание башней придавало силы, обеспечивало их превосходство при любых конфликтах. "Фæныфсджын сты", т. е. почувствовали себя увереннее.

Другое предание было записано нами в с. Сба того же Дзауского района от Цицка Абаева о башне Приаевых (Приатæ). Приаевы обладали башней и хозяйственным комплексом (от них сохранились руины), расположенными на стратегически удобном месте между сс. Сба и Дзаттиатыкау. Надо сказать, что они не были первопоселенцами этого ущелья, но в их руках оказались удобные для обработки земельные участки.

Большая семья Приаевых имела в своем составе много мужчин, что обеспечивало им экономическую силу. Стратегическое положение их башенного комплекса позволило притеснять окружающих - Абаевых, Коцаевых (Коцатæ, потомки их переселились в село Коб по Военно-Грузинской дороге), Бакаевых, (Бахъхъатæ переселились на равнину Южной Осетии) и Джатиевых (Дзаттиатæ).

Притеснение выражалось в стремлении расширить пахотные участки за счет земель перечисленных фамилий. Они не давали никому "свободно ни пройти, ни проехать" мимо них по ущелью. Окружающие не могли этого вынести, а потому сговорились и, устроив засаду, подали Приаевым ложную тревогу о якобы нападении грабителей на их пасущийся в ущелье скот. Вооруженные Приаевы бросились "отбивать скот". Выманив, таким образом, всех мужчин на открытое место, заговорщики перебили их. Уничтожению подверглись все жители поселения, так что фамилия Приаевых перестала существовать.

Говорят, спаслась одна женщина - невестка Приаевых, которая, по осетинскому обычаю, еще до описываемых событий ушла в дом своих родителей, в Северную Осетию, чтобы там родить первенца. Потомки этого чудом спасшегося мальчика уже не Приаевы, они известны под другой фамилией.

Правда, эти потомки Приаевых знают историю своего рода и роль, которую сыграли в их судьбах Абаевы и Джатиевы, ибо в 20-ых годах XX в. двое жителей сбийского ущелья, случайно заночевав в североосетинском равнинном селении у незнакомых людей, чуть не пали жертвой кровной мести. Оказывается, семья, в которой они заночевали, была семьей одного из потомков Приаевых. При вмешательстве соседей конфликт удалось разрешить мирным путем, но все Абаевы и Джатиевы были предупреждены, чтобы в дальнейшем избегать контактов с потомками Приаевых.

Для Приаевых желание обособиться и стать во главе Сбийского ущелья, подчинив себе окружающие родственные объединения, оказалось не только несбыточным, но и роковым.

В Бритатском ущелье (Дзауский район) на вершине скалистого утеса сохранились руины башенного комплекса, известные у местного населения под названием "укрепление Рамоновых" (Рæмонаты фидæрттæ).

Местный житель Гоба Сланов сообщил нам следующее. У Рамоновых было сильное укрепление с оградой и железными дверьми ("æфсæйнаг дуæрттæ"). Рамоновы пользовались своим удобным положением (укрепление действительно занимало стратегически выгодное положение и при желании могло "запереть" ущелье).

Надеясь на свои силы (в родственном объединении было много мужчин, способных вести вооруженную борьбу) решили завладеть всем ущельем. Жители ущелья, где, кроме Рамоновых, было пять маленьких поселений, узнав об этом, законно воспротивились такому желанию и сами задумали уничтожить "узурпаторов".

Сделать это было не так уж просто, стали ждать случая. Выяснилось, что одна женщина из укрепления Рамоновых (возможно, невестка) находится в любовной связи с мужчиной из среды заговорщиков. Как-то женщина обещала встретиться со своим любовником, открыв ему запираемую на ночь железную дверь. Мужчина немедленно сообщил сородичам о возможности проникнуть в укрепление и, когда железные двери были открыты, заговорщики в большом количестве напали на своих врагов и перебили их, а строение подожгли.

В огне пожара укрепление погибло со своими обитателями. Рассказчик добавляет, что погибла и женщина, открывшая дверь. Угроза порабощения, таким образом, была снята. Возвышение одной фамилии, как видно, пресекалось всеми доступными средствами, в том числе "огнем и мечом".

В приведенных народных преданиях отмечается межфамильная борьба, т.е. борьба между родственными объединениями. Но бывали случаи, когда подобные явления наблюдались и в самих родственных объединениях, среди представителей одной фамилии.

В с. Дзаттиатыкау, (Сбийское ущелье Дзауского района) известно предание о том, что одна семья из фамилии Джатиевых в лице ее представителей мужского пола стала бесчинствовать и притеснять даже своих односельчан-однофамильцев (æрвадæлтæ). Терпение сородичей наконец иссякло и на тайном собрании, при участии старейшин, было вынесено решение - физически уничтожить насильников.

Несмотря на единогласно принятое решение, никто не брался осуществить общее желание, никто не хотел становиться братоубийцей. Был брошен жребий и те, кому он выпал, организовали засаду и убийство членов рода. Утверждали, что одному из братьев, которых по одной версии было 4, а по другой 5, удалось бежать из Осетии. Он обосновался где-то в Грузии, и потомки его известны под другой фамилией.

В приведенных преданиях о "возвысившихся" семьях много общего, а потому и закономерного. Налицо два фактора, которые особенно и, надо сказать, справедливо возмущали окружавшее их население: укрепиться экономически, расширить свои земельные владения за счет соседей, захватить их скот, а также навязать свое превосходство, главенство над окружающими. Иными словами, обособиться экономически и социально.

Подобные явления, на наш взгляд, являются зачатками феодализации, процесса достаточно жестокого и кровавого, как мы убедились на примерах. Приоритет и "аристократизм" завоевывался не красноречием и выдуманными "иноземными" корнями, а в жесточайшей борьбе. Если борьба претендентов на "предводительство" или "верховодство" увенчивалась успехом, то потом уже шли в ход фантастические предания о чуть ли не божественном происхождении власти того или иного феодала.

А если претенденты не выдерживали борьбы, то их просто уничтожали, а в памяти народа они запечатлевались как негативные персонажи, с набором черт, не подобающих добропорядочному осетину. Конечно же, рано или поздно общественное развитие, на основе развития производительных сил, привело бы в горах Осетии к феодализму, все шло к этому, но события конца XVIII века (Кучук-Кайнарджийский договор 1774 г., по которому Осетия вошла в состав России) положили конец этому кровавому процессу и жизнь в Южной Осетии стала перестраиваться по-новому.

Сословные отношения продолжали бытовать еще долго, равно как и аристократические потуги некоторых представителей осетинского общества. Кроме экономической подоплеки, некоторую роль для роста аристократических амбиций играли такие моменты, как родство с феодалами, право первопоселенца, регион исхода (откуда переселилась та или иная фамилия).

Так, как правило, башни в Южной Осетии имели в основном первопоселенцы, т.е. семьи, фамилии или родственные объединения, первыми обосновавшиеся в данной местности. Кроме того, переселившиеся из Куртатинского ущелья гордились своим мнимым аристократизмом. Жители верховьев реки Лиахвы на вопрос, являются ли они "урстуальцами", отвечают отрицательно, утверждая что они "куырттатæ", т.е. куртатинцы.

Надо полагать, что во время бытования сословных различий и привилегий это производило какое-то впечатление. Тем более это вероятно, что окружающие "аристократические" фамилии "незнатные" роды подтверждали это на словах, хотя в быту вряд ли отличались друг от друга.

"Аристократичность" некоторых фамилий в Южной Осетии была не просто словами, а выражалась конкретно-экономически. Например, Шавлоховы требовали калым за своих девиц больше, чем, например, платили сами. А "аристократизм" свой обосновывали тем, что они, якобы, происходят от кабардинских князей Шаллох.

К.Хетагуров приводил фамильное предание Хетагуровых о том, что они производили свой род от кабардинского княжича Хетага, принявшего христианство и бежавшего от преследования братьев в горную Осетию.

Тага (Тжга) и Курта (Куыртта) - родоначальники тагаурских и куртатинских феодалов - предания считали армянскими царевичами.

К. Хетагуров верно подметил истоки сословной розни. "Постройки в 3-4 этажа, а тем более башни в 6-7 ярусов принадлежали многочисленному и богатому роду. Хозяева таких замков, естественно, пользовались наибольшим влиянием и почетом. Переходя от поколения к поколению, это предпочтение сильного и богатого слабому и бедному, конечно, должно было здесь создать ту рознь, которую многие приписывают чужеземному происхождению, настаивая на том, что влиятельные осетины происходят от разных инородных султанов, шахов, беков, ханов, принцев, князей и т. д."

Так что происхождение от кабардинских феодалов и прочих иноземных властителей не более чем выдумка, не имеющая реальной подоплеки.

Однако стремление выделиться и иметь вес в обществе приводило к тому, что, как отмечал З.Н. Ванеев "огромное большинство южных осетин относило себя к "уазданским" родам. Важно отметить, что эта масса "благородного происхождения" была занята в производстве, вела хозяйство (земледелие и скотоводство) личным трудом. Следовательно, мы наблюдаем здесь еще раннюю стадию образования классов - сословий, когда свободные люди считаются "благородными", противопоставляясь рабам, составляют большинство населения и заняты в производстве, несмотря на наличие рабов.

Число последних в Осетии было невелико. Все же югоосетинские "уазданские" роды большей частью бывали могущественнее "черных" родов, владели лучшими землями, и "черные" роды нередко испытывали гнет и эксплуатацию с их стороны". Добавим, что эти "уазданские" роды имели свои башни, служившие оплотом и символом их привилегированности и силы.

Таким образом, в глазах горных осетин башни были мерилом "аристократичности", а для последующих поколений и для исследователей быта позднесредневековых осетин материальным воплощением социального и экономического неравенства.

На главную страницу