Оборонительные сооружения - памятники фортификационного искусства (выдержки из главы).

…Башня строилась в самом удобном в стратегическом отношении месте с учетом безопасности в зимнее время от лавин и, конечно, подальше от возможных оползневых и селевых участков.

Но одно дело построить первую башню и другое - вторую, третью и т. д. Выбор места для строительства первой башни не был таким строгим, как для последующих, дело в том, что вторая и последующие башни уже должны были строиться с дополнительным условием: обзор второй башни должен был непременно включать первую башню. Вторая башня должна была быть под неусыпным надзором третьей и т. д.

Таким образом, башни одного ущелья, а то и нескольких ущелий, оказывались визуально связанными. При благоприятных и дружественных отношениях между собой обитатели башен в моменты общей опасности могли передавать огнем (ночью) или дымом (днем) сигналы друг другу - вверх по ущелью, или вниз, в зависимости от нужды или направления действий потенциального противника.

Интересно было бы определить, какая башня в ущелье была построена первой, но это затруднительно. Возможно, первая башня должна была быть построена в более древнем поселении. Но определить древность поселения можно только раскопками тех или иных археологических объектов. Есть еще косвенное определение более древнего местожительства в отдельно взятом ущелье. Это топонимический принцип. Дело в том, что в некоторых ущельях есть населенные пункты, одноименные с ущельем. Например, село Рук в Рукском ущелье, или Сба в Сбийском ущелье и др.

Появившиеся на картах и в делопроизводстве названия Нижний Рук, Средний Рук, Верхний Рук, а также Нижний Сба, Верхний Сба, Средний Сба и др. не более чем упрощенная подгонка топонимов для удобства пользования картой. На самом деле в Рукском ущелье только одно село Рук - на карте Верхний Рук. То же самое можно сказать и о селах Сбийского ущелья: там село Сба - это то, что на картах именуется "Средний Сба". Верхний Сба называется - Хъугом, а Нижний - Дзаттиатыкау (кстати, на дореволюционных картах сохранились их исконные названия).

Другими словами, ущелье называлось по первому или более древнему населенному пункту. Первые башни в ущельях, надо полагать, появились на более древних местах поселения. Кстати, более древние села расположены на самых удобных во всех отношениях местах. Это и близость к питьевой воде (родники), и более солнечная сторона, и близость пашен, покосов и т.д. Естественно, что более древние или, во всяком случае, первые башни должны были появиться в этих местах.

Предположение о том, что башни задумывались как единая система, должна быть отклонена как иллюзорная. В том то и дело, что это были не планомерные всеобщие постройки, а сугубо индивидуальные и только крайняя нужда заставляла последующие, после первой, башни строить на виду предыдущей или предыдущих. Планомерное строительство оборонительных сооружений свойственно феодалу с целью защиты феодального владения, и в этом случае продуманность фортификационных сооружений строго обязательна. Этого уровня социального развития в горах Центрального Кавказа в позднем средневековье не наблюдалось.

Ущелья в социальном плане были совершенно изолированы и самостоятельны. Новые поселенцы па правах первообладателя местности присваивали не только права на пахотные участки и луга для покосов, но и на возможность строительства башен. Как выясняется, башни могли строить не все роды и фамилии. "Самостоятельность и общественный вес того или иного осетинского рода измерялись наличием родовой башни, навозника, мельницы и родового склепа".

Не случайно в первом ряду престижных объектов поставлена башня. "Одним из первых вопросов, задаваемых при сватовстве, был вопрос о том, есть ли у жениха или у кого-нибудь из его рода боевая башня. Утвердительный ответ существенно увеличивал шансы жениха".

Строительство башни было настолько важным мероприятием и неординарным событием, что до сих пор многие башни известны как именные, т.е. названы именем хозяина, заказчика. Хотя большей частью они известны как фамильные.

Например, "Гоготы мæсыг" - "башня Гогоевых", т.е."башня Того и его потомков", хотя Того и был из фамилии Тотровых. Казалось бы, что башня должна называться "Тотраты мæсыг", но здесь играет роль не род или фамилия, а именно клан Того из рода Тотровых. И это наблюдается сплошь и рядом. Правда, есть и случай, когда башня называется по названию рода. Но это, надо полагать, позднее явление или поздняя номинация, когда имя первостроителя оказалось забытым.

Здесь уместно сказать, что боевые башни в литературе, как в специальной, так и в художественной, а особенно в публицистике, нередко называются родовыми. Это название ("родовая башня") не отражает реального положения вещей. Одна башня не могла удовлетворить потребности целого рода.

Понятия "род" и "фамилия" у осетин имеют одно название - "мыггаг". Т.е. "мыккаг" может быть и обширным как Æгъуызатæ, Сидæмонтæ, Къусæгонтæ, Цæразонтæ, Бадилатæ и др., соответственно включающим в себя множество родов, уже состоящих из одной фамилии. И обширные объединения и единичные "мыггаг" переводятся как "роды", но это разного уровня понятия. Соответственно и их оборонительные сооружения вовсе не являются общими.

Например, башни рода Гаглоевых не являются принадлежностью Санакоевых, хотя обе эти фамилии относятся к роду Агузата. Поэтому башни можно называть и фамильными. Возможно, мы имеем дело с моментом, когда башня называлась не по древнему роду (типа Цлеразонтаэ, Бадилатаз), не по фамилии (Тотратаз), а непосредственно по имени заказчика и хозяина башни, когда происходит выделение отдельной семьи из общей массы родственников, возвышение какого-нибудь Айтега, Уарикана или Того. Именно так эти башни и остались в памяти народа.

Например, "Айтеггы мæсыг" по имени Айтега из рода Дзукаевых или "Уарихъанты мæсыг" - башня потомков Уарикана из фамилии Тотровых, и "Гоготы мæсыг" башня Того и его потомков, также из рода Тотровых. Если у рода или фамилии было несколько башен, то их так и называют "Абайты мæсгуытæ" - "башни Абаевых", "Фæрниаты мæсгуытæ" - "башни Фарниевых", т.е. без указания конкретного владетеля-заказчика. Возможно, что имя хозяина-заказчика было забыто, но вполне вероятно, что конкретного заказчика не было, когда башня строилась силами и старанием всей фамилии. В исторических преданиях отмечены подобные факты. Например: "Поратæ Дзантиаты ныхмæ мæсыг амайын байдыдтой" - "Пораевы начали строить башню против Дзантиевых".

Итак, башни строились как общие для всей фамилии или для части фамилии, проживавшей в данном селе, ибо другие кланы фамилии прожи-вали в другом селе, или для одной семьи, причем семьи с более высокими экономическими возможностями. Вспомним высказывание Вахушти Багратиони: "если овс или двал возвысится или разбогатеет, то он... строит башню...", поэтому башни назывались как по имени заказчика-хозяина, так и по фамилии и роду, которому она принадлежала. В целом же осетинские башни были патронимическими.

Строительство башни предполагало заготовку строительного материала, который должен был быть качественным и обильным. Обычный строительный материал - камень, обломки скального плитняка, распространенного в данной местности. Это могли быть крепкие песчаники, известняки, поддающиеся обработке андезиты и дациты, а также прочный травертин.

Травертин, по-осетински "цынадур", особенно часто встречается в местах, изобилующих минеральными источниками. Травертин находил особое применение при строительстве башни: из него обычно вытесывали цельную или составную арку дверного проема, а также боковые опоры этого же самого дверного проема. Хорошо поддающийся обработке травертин был самым удобным и доступным материалом для изготовления криволинейных форм. Для арок проемов использовали и известняки, также поддающиеся обработке. Но в тех местах, где есть выходы или напластования травертинов, в дело шла именно эта осадочная порода.

При подборе скальных обломков старались избегать укладывания в стены башни тонкослойного шиферного сланца - "хæлын къæй". Кажущийся прочным материалом, он со временем, под воздействием влаги, раскалывается на тонкие пластинки или рассыпается. Как показывают наблюдения, "хæлын къæй" все же попадал в кладку башен. Если же в основании башни оказывались такие породы камней, то они и были причиной разрушения сооружения. Однако строители или заготовители хорошо разбирались в камнях и подобные случаи были крайне редки.

Связующим раствором служила известь, о заготовке которой было сказано выше. Для нужд строительства заготавливали также глину. Что касается деревянных деталей конструкции, то и в этом случае обходились подручным материалом. Конечно, ценилась твердая древесина, например, дуб. Однако межэтажные перекрытия покоились на балках из хвойных пород. Деревянными в башне были каркасы межэтажных перекрытий, двери, замки и переносные лестницы или бревна с зарубками-ступеньками.

Строительство начиналось с расчистки площадки и укладывания краеугольных камней - "бындур". Это были самые массивные, и даже обработанные, каменные глыбы. Некоторые мастера устраивали в основании цоколь, т.е. основание башни несколько выдвинуто за пределы стен башни на 20 - 40 см. Высота цоколя - до 80 см. Насколько были важны эти краеугольные камни "бындур" ("бын" - низ, основание + "дур" - камень) - говорит осетинское выражение "бындур разылд" - "повернулся (или сошел с места) бындур", что является синонимом трагического потрясения.

Доставка строительного материала к месту строительства осуществлялась при помощи тяглового скота на волокушках "дзоныгъ", но этнографический материал подсказывает и способ волочения самих плит. Для этого на плите укрепляли вылепленную из навоза и глины петлю ("лæхын сыфц"). Информаторы утверждают, что подобная петля была настолько прочной, что при доставке могла расколоться плита, но петля никогда. Этот способ доставки плит применялся только с наступлением морозов, снежного покрова, обеспечивающих как примерзание петли к плите, так и скольжение поверхности плиты по снегу.

Подвоз большого количества строительного материала требовал огромных затрат человеческого труда. Позднее эти усилия казались фантастическими и в ряде случаев объяснялись вмешательством сверхъестественных сил или магическими действиями.

Так, о постройке крепости "Зылды мæсыг" из необыкновенно больших обломков камней лавового происхождения жительница с. Ходз Тавис Джеллиева рассказала Е.Г. Пчелиной услышанное от своего деда предание: "Когда человек еще не был подвержен смерти, тогда был построен Зильде Машиг. В это время умирали только камни и растения.

По этой легенде камни в то время, как и все в природе, понимали человеческую речь и могли сами передвигаться. Когда люди захотели построить Зильде Машиг, они пригласили к себе в гости камни и попросили их, каждый особо, стать на указанное им людьми место. Так был построен Зильде Машиг".

Нечто подобное можно усмотреть и в предании о Тогоевской башне. Неприступность и уникальность башни сказитель объяснял тем, что "она была выстроена из самозванного, самоприглашенного камня" - "Уый амад уыд хæдхонгæ дурæй".

Монументальность и трудность построения башен у потомков вызвала попытки объяснить их не только с помощью сверхъестественных сил, но и применением каких-то немыслимых механизмов и сооружением грандиозных приспособлений.

В одном селе (к сожалению, не зафиксированном) информатор-старик убеждал меня в том, что будто камни для верхних этажей подвозили на санях по земляной насыпи, которая повышалась с каждым этажом. Подвоз камней к пятому этажу, например, невозможно даже представить,так как насыпь должна была быть огромных размеров. Не говоря уж о башнях, которые построены на самых отвесных местах, как, например, в с. Слас в Нарской котловине. Это просто невозможно не только из-за ландшафта, но и из-за трудоемкости производства такого рода работ. Нет никаких упоминаний и о строительных лесах. Надо полагать, что все работы производились вручную с использованием, конечно, рычагов - "мæцъис".

На известном рисунке знатока старого осетинского быта народного художника Осетии М.С. Туганова воспроизведен момент строительства башни с применением подъемного сооружения в виде примитивного ворота. Возможно, это графическое воплощение рассказов стариков-информаторов о применении механизмов, а то и собственная фантазия художника.

Во всяком случае, сведений о таких механизмах в источниках нет, да и осетинский язык не сохранил термина для такого механического устройства.

Стены башни возводились с равномерным сужением так, что любое горизонтальное сечение по площади было меньше нижнего сечения. По наблюдениям В.Х Тменова, "стены сооружения сужались кверху под углом от 3 - 6° до 10 - 11° и, соответственно, каждый последующий ярус был по площади меньше предыдущего".

Несмотря на то, что наклонность стен, безусловно, создавала "рикошетирующий профиль", а камни, сбрасываемые сверху, отскакивали от стены, поражая противника, эта архитектурная особенность башен, т.е. наклонность стен, была конструктивно необходима для придания прочности и устойчивости сооружению. А для сейсмического Центрального Кавказа устойчивость была тем более необходима.

Впрочем, специально антисейсмические конструкции или способы кладки были впервые нами отмечены в верховьях Большой Лиахвы. В кладке стены башни Кобеевых - "Кобеты мæсыг" близ села Едыс в верховьях Большой Лиахвы "наблюдается весьма интересная и необычная деталь: через несколько слоев каменных плит башню опоясывает березовая плетенка. Таких плетеночных слоев зафиксировано четыре. Первый слой на уровне 1,35 м от поверхности земли, второй и третий - на расстоянии 1 м друг от друга и последний, четвертый слой, на расстоянии 1,35 м от третьего слоя" .

Как показали исследования В.Х. Тменова, для успешного противодействия разрушительной стихии землетрясений в Хилаксой оборонительной стене были уложены "через каждый метр кладки (на ровном удалении друг от друга) круглые в сечении жерди.

Важным моментом при строительстве башни было устройство межэтажных перекрытий, служивших одновременно потолком для нижних этажей и полом для последующего. Обычно перекрытие опиралось на несколько горизонтально уложенных бревен, концы которых укладывались в специальные ниши в стенах башен. Укладка бревен не была канонической: они укладывались как от передней стены к задней, так и поперек. Бревна-матицы перекрывались плотным рядом жердей - "уæладзæнтæ".

Образовавшийся настил покрывали хворостом, а сверху насыпали землю (глину), которую утрамбовывали специальным инструментом - "къулæг". Т.е. межэтажные перекрытия делались аналогично перекрытию любого плоскокрышего горского сооружения. Как указывают специалисты-этнографы, подобный порядок устройства плоской кровли, а также межэтажных перекрытий, известен всем горцам Кавказа.

Сохранились предания о том, что некоторые камни башен, отличавшиеся размерами, бывали привезены издалека или подарены владельцам родичами. Так, для Дарчиевской башни "чъырын" (с. Лисри) родичи из Згильского ущелья будто бы подарили один камень. Причем на камне было выбито изображение змеи. Интересно отметить, что на одном из камней башни Дарчиевых в Лисри В.Х. Тменов зафиксировал упомянутое изображение змеи.

В одном предании, записанном нами в с. Лет в 1970 году, говорится о том, что один из камней, который хотели уложить в стену, был настолько большим, что его не могли поднять даже братья-силачи Мальдзиговы - хозяева-строители башни. Сестра этих братьев, "обвязав камень своими косами, одна, без помощи других, донесла камень до предназначенного места и уложила его".

Еще в одном предании сказано, что в селении Цихиссопели Ленингорского района местные жители после набега лезгин решили построить башню. Построили башню, но надо было поднять еще три камня на самый верх. Причем, камни, говорят, были необыкновенно большие - "длиной в 5 аршин, а шириной в пол-аршина". Три брата их подняли и уложили. Два камня были белыми и уложили их на противоположных боковых стенах, а третий камень был черным и его уложили в фасадной стене.

Конечно, это фантастические размеры для камней, из которых строились башни, тем более для укладывания в стены верхних этажей башни. Но народная фантазия тем самым старалась возвысить как мощь строителей, так и значимость башен. Мощь и крепость башни идентифицировалась с мощью рода, фамилии.

О башне Тогоевых в верховьях р. Ксани говорили: "Слава ее была подобна славе Горийской крепости. Такой прочной башни нигде не было в горах". Говорят, на ней была надпись: "Тот, кто будет отсиживаться в этой башне и от страха покинет ее (выйдет из нее), того да будут поить из собачьей миски. Если же ей будет нанесен урон от рук врага или башня обрушится сама собой, то пусть ее строитель провалится на том свете на семь уровней".

Прочности и неприступности башни должны были способствовать все детали постройки. В этом смысле особое значение придавали устройству и оформлению дверного проема. Как правило, дверной проем устраивался на уровне второго этажа, при том, что первый этаж для придания особой прочности и недоступности обычно забутовывался камнем,

Впрочем, иногда в башне бывал устроен и "хъоргъ", т.е. подземелье, яма для содержания пленников. Так, в одной из башен Ленингорского района (ущелье р. Ксани) была подобная башня ("Мæсыгæн йæ хуылфы арæзт уыд хъоргъ"). Впрочем, первый этаж, "если он только не засыпался землей и камнями в целях придания строению большей прочности, предназначался для хозяйственных нужд".

Обычное расположение дверного проема на уровне второго этажа и примерно на равном расстоянии от углов башни, т.е. в середине стены, выдерживается не везде: в Кударском ущелье нами были зафиксированы случаи, когда дверной проем башни был сдвинут к левому углу. Это башни - Гуымыты мæсыг (с. Гулиатæ), Саджилзазы мæсыг(с. Саджилзаз), Хæлæуты мæсыг (с. Стыр мæсыг).

Дверной проем осетинской башни обычно устраивали в фасадной стене, но есть примеры и устройства проема в боковой стене, например в полукруглой башне в с. Галуат, в башне с. Габатæ, в жилой башне с. Хъугом.

Виды дверных проемов; 1-7 -дверные проемы ганахов, 8-36 - дверные проемы башен.

Форма дверного проема обычно арочная - цельная, или составленная из нескольких камней, предварительно подвергавшихся обработке, но как справедливо указывает В.Х. Тменов, в Осетии бытовали также и четырехугольные, и стрельчатые, и усеченно-стрельчатые проемы.

В Южной Осетии нами зафиксирован только один прямоугольный дверной проем - в башне Кобеевых у с. Едыс.

Замеры показали: дверные проемы боевых башен меньше проемов жилых башен, причем "соотношение между высотой и шириной проемов "жилых" и боевых башен в экстерьере почти идентично", что, по мнению В.Х. Тменова, свидетельствует о стремлении строителей-зодчих к унификации (стандартизации) разных признаков и показателей, вытекающих из общих антропометрических принципов системы измерения пространственных структур.

Снаружи ганах и боевая башня могли иметь разного размера проемы (в экстерьере), ибо для боевой башни нужно было сделать наименьший дверной проем для большей безопасности, а для жилой башни - ганаха - более просторный проход-проем. Внутри помещения, т.е. в интерьере, удобный и не стесняющий движений проем был необходим как для боевой, так и для жилой башни.

Дверной проем закрывался деревянной дверью. Обычно она бывала сбита из одной или нескольких толстых досок. Дверь открывалась вовнутрь. Для плотного прикрытия в проеме укреплялась деревянная рама.

Интересно отметить, что двери башен снабжались деревянными замками, приводимыми в действие деревянными ключами. Изготовленные местными мастерами, они, по всей вероятности, являлись аналогиями железных замков.

"В Госмузее Юго-Осетии хранится один из таких замков (доставлен любителем этнографии В.Д. Джусоевым в 1960 г. из Кударского ущелья). В его корпусе (длина - 50 см, ширина - 28 см) выдолблены отверстия, в которые вставлялись деревянные пластинки".

Деревянный башенный замок нам удалось зафиксировать в с. Бурмасыг в Трусовском ущелье.

В специальной литературе нет упоминания об одной интересной детали - опорном камне у деревянного проема боевой башни. Опорный камень встраивался в стену башни ниже, слева или справа, от дверного проема. "Опорный камень" - это брусковидный обломок скальной породы, сечением примерно 20x20 см, выступающий из стены на 25-30 см. Он служил опорой для приставной лестницы или, чаще всего, для бревна с зарубками-ступеньками.

Надобность в такой опоре была в особенности у тех башен, которые фасадом были направлены к подошве склона. Дело в том, что на ровной поверхности к башне можно было прислонить лестницу или бревно без помех, но крутой склон или обрыв, уступ скалы предполагал бы тогда бревно неимоверной длины. С каменной опорой приставить сбоку бревно-лестницу не составляло труда. Защитники башни убирали бревно внутрь и башня становилась неприступной. Опорные камни были не во всех башнях, а во многих обвалились, выпали, потому их и не замечают исследователи.

Эта, казалось бы, незначительная архитектурная деталь была стилизованно воспроизведена в архитектуре 30-х гг. на фасаде государственного театра им. К.Л. Хетагурова в г. Цхинвале архитектором Тер-Степановым (как курьез можно отметить, что во время ремонта здания в 50-х гг. эти "детали" - стилизованные опорные камни у стилизованных же дверных проемов - были убраны как лишние. И теперь стены гладкие.

Но старые фотографии четко зафиксировали их. Конечно же, при очередном ремонте здания, а то и специально, их следует восстановить).

Итак, у осетинских башен для упора приставной лестницы или бревна слева или справа от основания дверного проема в стене устраивалась специальная опора.

Строителями башен особое внимание оказывалось бойницам - внутренним и навесным, так как кроме мощи стен главной формой защиты было ведение боевых действий из башни. Именно для этой цели устраивались разнообразные бойницы, появление которых на оборонительных сооружениях связывается исследователями с распространением на Кавказе огнестрельного оружия.

Прорезные и навесные бойницы боевых башен.

"Бойницы башен... представляли собой узкие сквозные отверстия (одинарные, двойные, изредка и тройные), устроенные в специально предназначенных для того нишах, в количестве от 3 до 6 на каждом этаже. Располагались они с учетом наиболее полного кругового обзора прилегавшей к башне местности и имели самое разнообразное направление, чаще всего вниз или в сторону. Размеры ниш были настолько малы, что в них при всем желании не втиснулось бы плечо стрелка-лучника". Бойницы изнутри были намного шире выходного отверстия, так что стрелок имел возможность наводить оружие в разных направлениях.

Выходное отверстие было настолько невелико, что снаружи его практически не было заметно, так как оно устраивалось между щелями кладки. Однако нападавшие, уже в непосредственной близости от стен башни, оказывались вне поля поражения. Для предотвращения проникновения в башню атакующих устраивались бойницы-машикули в верхнем этаже башни. Особенно в стене, где находился проем, ибо наибольшей опасности подвергалась эта стена.

П.Закарая отмечает (Закарая П.П. Древние крепости Грузии. Тбилиси: Мерани, 1969 - 280 с.), что "машикули применялись для сбрасывания камней". Машикули на крепостных сооружениях, возможно, предназначались для сбрасывания камней, но в осетинских башнях они, скорее всего, предназначались для стрельбы, а то и для выливания жидкости (кипятка, вара и др.).

Машикули выстраивались на выступающих из стен консольных камнях. Обычно машикули на осетинских башнях прямоугольные, но есть и "клювообразные". На одной югоосетинской башне (с. Згубир, Шаулохта) машикуль покоится на мощной деревянной дуге, концы которой укреплены в стене.

Кстати, на этой башне оба сохранившихся машикуля (другие стены обрушились) - клювообразные.

Интересно отметить, что машикули на осетинских башнях П. Закарая считает бойницами, которые только "похожи на машикули". По его описанию, "последний этаж пирамидальных башен с четырех сторон имеет прямоугольные выступы. Эти выступы имеют перекрытие, а в каменном полу просверлены небольшие отверстия от 5 до 15 см. С внутренней стороны эти выступы представляют пиши, в которых помещались стрелки, откуда они и вели бой. Башни с такими бойницами находятся в Абано, Караткау, Кетриси ... Обычно подобные выступы делались без пола и служили машикулями, а в Хеви их применяли в роли бойниц".

По П. Закарая получается, что в Осетии и Ингушетии нет машикулей, ибо таковыми им признаются только те приспособления, которые имеют достаточно открытое дно для сбрасывания камней, литья жидкостей и пр. По этой своеобразной классификации получается, что как только в машикулях перекрывается пол, они превращаются в бойницу. Хотя машикуль и есть бойница, только навесная. П. Закарая считает, что в осетинских и ингушских башнях из-за тонкости стен "в нишах для бойниц не нуждались".

Что касается толщины степ, то осетинские башни в самом деле уступают мощным феодальным крепостям и тем не менее в башнях наблюдаются внутренние ниши для стрелков. Так в верхней башне села Галуат (верховья Большой Лиахвы, Южная Осетия) в одной стене на втором, третьем и четвертом этажах были устроены внутренние ниши для стрелков. Причем в каждой нише устроено по три боевые амбразуры-бойницы.

В осетинских башнях бойницы - "топпуадзæнтæ" - весьма разнообразны и даже есть оригинальные типы, зафиксированные В.И. Марковиным. Разнообразные боевые амбразуры, приводимые П.Закарая, зафиксированы на крепостных сооружениях Грузии, а не на башнях, и поэтому сравнивать их с осетинскими некорректно. Кроме того, явно осетинские башни он выдает за грузинские.

Все, что было в башне - стены, межэтажные перекрытия, кровля, дверные проемы и, конечно, бойницы - служило целям обороны. Еще одну деталь оборонительного характера мы смогли зафиксировать в башне Джатиевых.в Сбийском ущелье (Южная Осетия). Это так называемая "боевая тропа" - устройство для перемещения защитников оборонительного сооружения вдоль стен интерьера. Обычно она представляла собой деревянный настил, но изредка ее делали каменной. Фрагмент каменной "боевой тропы" прослеживается на сохранившейся тыльной стене Джатиевской башни. Здесь она выполняла и функции сообщения с последующим этажом, а потому поднималась под углом к межэтажному отверстию.

Верхняя площадка осетинской башни служила также крышей-перекрытием сооружения. Часто края площадки имели небольшую стенку-парапет, превращая, таким образом, перекрытие в боевую площадку с каменной стенкой-укрытием. Отсюда могла вестись успешная прицельная стрельба. Применение защитниками камней для сбрасывания на атакующих башню и выливание на них вара или кипятка могло иметь место лишь в редких случаях.

Активные боевые действия велись не только из боевых башен, но и из жилых, т.е. ганахов, имевших деревянные верхние этажи. Правда, такие башни нередко поджигали, вынуждая защитников сдаваться или принять героическую смерть. Примеры этому сохранились не только в письменных источниках, но и в фольклоре.

Так, во время восстания в Чесельтском ущелье Южной Осетии в 1830 г. нападавшим карателям удалось поджечь башню руководителя восстания Бега Кочиева.

Сочувствовавшие односельчане кричали ему "Бега, сбрось шапку!", т. е. освободись от загоревшихся деревянных конструкций, дабы пожар не проник внутрь башни. Но то ли защитники башни - около полутора десятка человек - не расслышали призыва, то ли не поняли иносказания и огонь проник в башню, став причиной гибели ее защитников.

Осетинские боевые башни из-за того, что почти полностью выполнены из камня (кроме деревянных дверей входных проемов) были вполне противопожарные. Впрочем, есть башни и со следами пожаров, остатками обуглившихся балок межэтажных перекрытий. Но они сгорели, надо полагать, в результате поджога уже после захвата башни. Многие были взорваны карателями, причем разрушению подвергался один из углов башни, а остальные доделали стихии и время.

Говоря о стихиях, следует исключить из их числа снежные лавины. Ибо, во-первых, башни и жилье обычно устраивались в безопасных от схода лавин местах. Кроме того, башни могли противостоять и лавинам. Известный гляциолог академик В.М. Котляков пишет: "Лавины обладают огромной ударной силой. Они легко разносят в щепы деревянные дома, их лобового удара не выдерживают и бетонные здания, причем иногда бетон выкрашивается от удара, так что остается лишь металлический каркас некогда железобетонного сооружения. А если дом оказался прочным и лавина не может его разрушить, она выдавливает двери и окна и заполняет снегом нижний этаж, загоняя людей наверх. Для спасения от лавин очень важны каменные башни (выделено нами - Р.Дз.), которые исстари строили в Сванетии рядом с жилыми домами.

В страшную зиму 1986-87 годов, когда все селения в Сванетии оказались под глубоким снегом, и многие дома были полностью разрушены, ни одна из 320 сванских башен не пострадала." Поэтому представление о том, что башни в прошлом играли важную роль, были неприступными убежищами от набегов врагов, недостаточно. Они служили и как убежища от лавин в самые снежные годы. Ведь они действительно были "неприступны для лавин".

Кавказские башни расположены в зоне интенсивных снегопадов, и версия В.М. Котлякова вполне приложима к осетинским башням. Этим можно объяснить закругленность задней стенки некоторых башен Осетии: направленная в сторону возможного схода лавины, она как бы помогала рассекать лавину, ослабляя тем самым удар.

Как уже отмечалось, по ряду причин осетинские башни сохранились намного хуже, чем ингушские и прочие и потому наблюдателям, да и исследователям, вторые казались завершенными, а потому и на вид более привлекательными.

Однако осетинские башни представляются нам довольно величественными и красивыми сооружениями, удачно вписанными в ландшафт. Это не только оборонительные сооружения, воздвигавшиеся для определенных целей, но и продуманные в художественном отношении постройки. Их стройность, завершенность и художественные достоинства отмечались исследователями.

Кажущаяся однотипность развеивается при детальном осмотре и обмерах. Каждая башня индивидуальна по всем параметрам - высоте, основанию, уровню, размерам и характеру дверных проемов, высоте и устройству этажей, устройству и направлению бойниц. Сочетание этих данных всегда уникально. Особое разнообразие вносят чисто декоративные моменты.

Строители башен иногда украшали стены особой кладкой, используя для отделки камни другой породы или цвета. Так в стене одной из башен Челиатского ущелья, ниже машикулей, уложен горизонтальный ряд из обломков полевого шпата (дзæнхъа). Эта белая полоса, видимо, была кольцевой, но части стен не сохранились и об этом можно только догадываться.

Красоте башен, несомненно, способствовала и тщательность кладки, почти безукоризненная подгонка и подбор строительных блоков, благодаря чему стены представляются выстроенными из хорошо обработанных камней, а углы башен являют вид монолита. Если даже разрушенные башни поражают воображение, то каково было впечатление от целых башен - нетрудно предположить. Горные осетинские села с группами жилых построек - жилых башен-ганахов и домов-хадзаров с доминирующей среди них башней или даже несколькими башнями, безусловно, выглядели величественно и живописно. И главной деталью этой композиции была башня.

На некоторых башнях Осетии исследователями были зафиксированы и особые знаки - петроглифы. Выбитые в камне изображения - кресты, солярные знаки, схематические фигурки животных, человечков - были не только и даже не столько украшениями, сколько магическими символами, сакральными образами, а то и оберегами. Сама примитивность изображений в достаточной мере характеризует безымянных художников, их стремление доступными им средствами украсить башню, сделать ее совершенной и в художественном отношении. На одной из башен Кевсельтского ущелья можно усмотреть элементы пиктографии: фигурки и значки рассказывают о постройке башни, об этом будет сказано в специальной главе.

Несмотря на разнообразие башен по высоте, планировке, конструкциям стен и боевых приспособлений, наличию специальных фортификационных деталей, осетинские башни делятся на две основные группы: прямоугольные и с "округлой спинкой" в плане. Последних значительно меньше - до десятка. В основном боевые башни осетин в плане прямоугольные или квадратные. Некоторые из них имели навесные бойницы машикули, но большая часть - гладкостенные.

Большие проблемы перед исследователями ставит датировка оборонительных сооружений Кавказа, в частности, осетинских. Наиболее ранними, по всей вероятности, являются заградительные стены. Их возведение было обусловлено возможностью широкого и крупномасштабного натиска. Вряд ли это могли понимать и предугадывать разрозненные ущелья. Возведение такого рода построек, несомненно, было под силу только мощным объединениям людей, в этом проявилось государственное мышление.

Как показывает В.Х. Тменов, сама направленность фортификационных деталей Хилакской стены говорит о том, что нападение ожидалось с севера. По его же предположению, именно с северокавказских равнин могли двинуться массы кочевников через горы в Закавказье и дальше на Иран. Это время - ранее средневековье, когда Сасаниды закрепились в Закавказье, в частности в Восточной Грузии, заняли перевалы и, как свидетельствуют источники, возвели крепости у перевалов, поставив местных жителей в качестве гарнизонов в этих крепостях.

Возможно, после падения Сасанидов этими фортификационными сооружениями владели какое-то время и грузинские правители. В качестве датирующего элемента В.Х.Тменов указывает на особую так называемую "елочную" кладку, свойственную древнеиранским постройкам, кстати, до сих пор широкоприменяемую в строительстве жилых домов в Восточной Грузии.

Несмотря на то, что Хилакская и Бугултыкауские заградительные стены аналогичны Верхнечирюртовской стене в Дагестане, которая и в самом деле была сооружена правителями Ирана, а также на глухие (неточные) ссылки в источниках на строительную практику иранцев, вопрос о дате оборонительных стен в Осетии остается открытым. И так будет до тех пор, пока на местах не произведут археологические раскопки.

Только фундаментальные археологические исследования наряду с тщательным изучением пусть даже скромных письменных свидетельств могут пролить свет на характер и, самое главное, дату этих замечательных построек. А пока приходится довольствоваться вполне пригодными рабочими гипотезами. Сказанное вполне относится и к крепости "Зылды мæсыг" в Южной Осетии, хотя раскопки на каменистом плато Зылд практически неосуществимы.

Не вполне ясна и дата башенных сооружений. Хотя можно сказать, что один из типов башен, а именно башни "со спинкой", представляются (генетически) более ранними, нежели башни с прямоугольным основанием. По мнению П.П. Закарая, исследовавшего крепостные сооружения Грузии, этот тип башен восходит к X веку, затем их применяют на протяжении столетий, включая и XVII в.

Приводя данные об этих башнях, он явно путает большие феодальные башни с меньшими - индивидуальными или семейными, потому его выводы не совсем удобно применять к осетинским башням. Он же считает, что большинство подобных башен возведено еще до применения огнестрельного оружия. Осетинские башни, по всей вероятности, возведены уже в эпоху огнестрельного оружия. Как раз возможность применения огнестрельного оружия при защите башен является косвенным датирующим обстоятельством.

Этот аргумент приводится всеми исследователями башенных сооружений. Суть его в том, что для стрельбы из лука нужно было устраивать в интерьере башни на этажах достаточно широкие и высокие проемы-ниши, чтобы в них боком мог стоять стрелок. Так же широка должна была быть и бойница - наружное отверстие-щель, через которое посылалась стрела.

Для ведения же прицельного огня достаточно было иметь небольшую нишу и отверстие для наведения дула ружья. Ясно, что для ружейного боя устраивались уже иные бойницы - значительно меньшие, приспособленные не только для дула ружья и обозрения предстоящей местности, но и хорошо скрывающие стрелка от штурмующих.

Следовательно, характер устройства бойниц может говорить о применении того или иного вида стрелкового оружия. Для стрельбы из лука приспособлены некоторые башни Дагестана, Осетии и горной Грузии. А в башнях Чечни и Ингушетии подобных амбразур пока еще не обнаружено: там стрельба из луков велась с верхних боевых площадок плоскокровельных башен, либо поверх машикуля.

Подавляющее большинство осетинских башен было выстроено с учетом применения огнестрельного оружия, которое распространилось на Центральном Кавказе в XVI - первой трети XVII в. Таким образом можно утверждать, что "период расцвета северокавказской башенной культуры приходится на XVI-XVII и частично на XVIII вв. Надо полагать, что башни Южной Осетии также укладываются в эти хронологические рамки, таким образом, башенное строительство в Осетии приходится на XVI- XVIII вв.

И все же только археологические раскопки башенных построек дадут возможность более точно определить дату этих сооружений, а материалы раскопок, несомненно, представят возможность более подробной и индивидуальной датировки исследуемых объектов.

На главную страницу